Александр Нестеров (Интерфакс-Запад) 18 июля 2014
Самый «долгоиграющий» министр иностранных дел СССР Андрей Андреевич Громыко — уроженец нынешнего Ветковского района Гомельской области. 18 июля исполняется 105 лет со дня его рождения.
В преддверии этой даты портал www.interfax.by перечитал книгу воспоминаний Андрея Громыко — «Памятное». Она вышла в двух томах в 1988 году — за несколько месяцев до смерти автора, а затем, с некоторыми дополнениями, в 1990-м.
В мемуарах, написанных в последние годы жизни, выдающийся советский дипломат достаточно откровенно вспоминал и о своей родине, и о людях, с которыми встречался на протяжении своей карьеры, и о важных мировых событиях, участником которых стал. Словом, есть повод и нам вспомнить земляка.
Об отношениях «город/деревня» в начале XX века
«Родился я в 1909 году в деревне Старые Громыки, что недалеко от Гомеля, в семье полукрестьянина-полурабочего. Такая категория населения в дореволюционной России существовала. К ней относились люди, не имевшие достаточно земли, чтобы прокормить себя и семью. Они работали в промышленности, в городе, но не постоянно, а временно. Короче говоря, хозяйство наше было бедняцкое. Земля плохая. Поэтому еще подростком, с тринадцати лет, я ходил вместе с отцом на заработки на стороне — преимущественно на заготовку и сплав леса, его доставку к промышленным предприятиям в Гомеле».
О минской «молодежной моде» в 1930-х
После окончания семилетки Андрей Громыко учился в профтехшколе в Гомеле, где был секретарем комсомольской ячейки, затем в техникуме в Борисове. В 1932 году окончил Минский сельскохозяйственный институт, успев при этом получить опыт преподавания и директорства в школе под Минском. Затем — аспирантура, причем в 1934-м из Минска он в числе других аспирантов был переведен в Москву. В столицу СССР, кстати, Громыко приехал уже в статусе женатого человека: супруга у него также из Беларуси.
«Итак, мы направлялись в Москву. Все наше семейное домашнее хозяйство уместилось в трех чемоданах.
Жена в поезде задала мне вопрос:
— А ты не заметил ничего необычного в своем пиджаке?
Я удивился. Решил, что он где-то, возможно, порван.
— Нет, — отвечаю, — пока ничего не заметил.
Лидия Дмитриевна рассмеялась и сказала:
— У тебя кармашек вверху не на левой стороне, как у всех мужчин, а на правой.
Посмотрел — действительно, на правой. Лидия Дмитриевна объяснила:
— А я твой костюм перелицевала. Теперь потертой стороны не видно.
Я рассмеялся:
— Спасибо тебе за находчивость. Только очень наблюдательные люди могут заметить сделанное.
— Вот был бы конфуз, — добавила Лидия Дмитриевна, — если бы кто-то спросил у тебя: «Что это у вас за пиджак, у которого карман перебежал на неположенное место?»
— Если бы кто-нибудь спросил об этом, — прокомментировал я, — то мой ответ был бы таким: «А это новая мода пошла на мужские пиджаки».
О заводе Форда и конвейере
Защитив кандидатскую диссертацию, Андрей Громыко был принят в Институт экономики АН СССР старшим научным сотрудником, а затем стал там ученым секретарем. Но карьеру он сделал на дипломатическом поприще. В 1939 году был переведен в Наркомат иностранных дел СССР и сразу же получил ответственный пост заведующего Отделом Американских стран. В ноябре 1939-го Громыко был назначен советником посольства СССР в США, а в августе 1943-го стал послом СССР в Вашингтоне.
«Крупный завод Форда в Детройте по производству автомобилей. Встречаемся с руководством завода, спрашиваем:
— Можно посетить и осмотреть ваше предприятие?
— Пожалуйста, — говорят.
С готовностью показали нам ряд цехов. Объяснения с точки зрения технической давались квалифицированно, толково. Задержались мы у конвейера, с которого сходили двигатели для автомобилей, наблюдали, как после десятков операций из отдельных деталей рождался мотор.
Мы увидели рабочих, выполнявших поистине каторжный труд. Вручную они поднимали огромной тяжести узлы и детали моторов, переворачивали их, что-то доделывали, подвинчивали. Нетрудно было заметить, что рабочие, в основном негры, явно отбирались для такой работы — все они обладали большой физической силой. Когда мы проходили рядом с ними, было видно, что даже их привыкшие к такому труду мускулы испытывали огромное напряжение. С их лиц градом катил пот. Конвейер делал свое дело.
То, что мы видели, было живой иллюстрацией к учению Маркса, описавшего процесс капиталистического производства в бессмертном «Капитале». Сегодня методы эксплуатации стали тоньше, но суть ее сохранилась прежней. Конвейеры военно-промышленного комплекса, оснащенные новейшей техникой, дают возможность использовать еще более изощренные формы этой эксплуатации».
О Сталине, Берия и юморе
«В Ялте (Ялтинская конференция лидеров СССР, США и Великобритании в 1945 году – ИФ) во время обеда, который давала советская делегация в честь американцев и англичан, Рузвельт обратился к Сталину с вопросом:
— Кто этот господин, который сидит напротив посла Громыко?
Видимо, прежде чем сесть за стол, Берия не представился Рузвельту. Сталин ответил:
— А-а! Это же наш Гиммлер. Это — Берия.
Меня поразила меткость сталинского сравнения. Не только по существу, но и по внешнему виду эти два изверга походили один на другого: Гиммлер — единственный в окружении Гитлера, кто носил пенсне, Берия — единственный в сталинском окружении, которого трудно представить без пенсне.
Заметил я, что Рузвельту стало явно не по себе от этого сравнения, тем более что и Берия слышал все сказанное. Ответ Сталина, конечно, смутил президента. Он даже не знал, как на такую реплику реагировать. На его лице появилось нечто, похожее на улыбку.
Берия не сказал ничего, однако улыбнулся, показав свои желтые зубы. Такое сравнение его смутило еще больше, а, возможно, и озадачило.
В тот вечер Берия, и без того малоразговорчивый, молчал, держался скованно. Зарубежные гости, которые находились у нас на виду, его как бы не замечали».
Об «оптимизме» при создании ООН
Конференция в Сан-Франциско завершилась подписанием Устава ООН — универсального международного договора, в котором Объединенные Нации провозгласили в качестве своей основной цели: «Избавить грядущие поколения от бедствий войны». Советское руководство поручило мне поставить за СССР подпись под этим историческим документом.
Возложенную на меня миссию я выполнил 26 июня 1945 года и сделал это с сознанием ее высокой ответственности. День подписания Устава ООН — один из самых незабываемых в моей жизни.
Особых торжеств не было, хотя Трумэн (президент США – ИФ) счел возможным лично выступить в день закрытия конференции с обращением к ее участникам. […]
Оглядываясь теперь на события более чем сорокалетней давности, нельзя не задуматься над тем, почему тогда, несмотря на то что самая великая трагедия в истории человечества (Вторая мировая война – ИФ) подошла к концу, люди все же не испытывали полной уверенности, что она станет последней. Какой-то глухой внутренний голос говорил:
— Подождите, в мире есть два мира, каждый из них смотрит по-разному на будущее. Многое на этот счет скажут последующие форумы союзников, а еще больше — реальный их курс.
Сейчас ни один трезвый политик не станет оспаривать того, что если бы союзники вместе с другими государствами сразу же после великой Победы не создали ООН, то, скорее всего, ее вообще бы не создали».
О Хрущеве и карибском кризисе
Карибский кризис — исторический термин, определяющий чрезвычайно напряженное политическое, дипломатическое и военное противостояние между СССР и США в октябре 1962 года, которое было вызвано тайной переброской и размещением на острове Куба военных частей и подразделений Вооруженных Сил СССР, техники и вооружения, включая ядерное оружие. Кризис мог привести к глобальной ядерной войне. Громыко в то время уже занимал пост министра иностранных дел Советского Союза.
«В этой обстановке, конечно, следовало предпринять конкретные шаги, которые бы разрядили обстановку и урегулировали карибский кризис политическим путем. […] Оставалась в тот момент еще одна задача: успокоить общественность. Но как? И вот тут Хрущев проявил завидную находчивость. Он предложил в высшей степени оригинальное решение.
Утром на заседании Политбюро в тот день, когда никто ни о чем, кроме как о сложностях и об опасном состоянии отношений с Соединенными Штатами, и думать не мог, когда каждое сообщение из Вашингтона или Гаваны изучалось с самым пристальным вниманием, когда никто ни о чем, кроме как о положении в Карибском море и взятой в кольцо американской блокады Кубы, говорить не мог, Хрущев вдруг предложил:
— А не пойти ли членам Политбюро сегодня вечером в театр? Давайте покажем и нашему народу, да и всему миру, что у нас обстановка спокойная и мы интересуемся вопросами культуры.
Такое предложение первоначально несколько удивило присутствующих. Но потом, когда все поняли заложенный в нем смысл, его охотно приняли.
Что шло тогда в театре, не помню. Да, наверное, никто из присутствовавших членов Политбюро не очень интересовался тем, что происходит на сцене. Опера, балет или драма — для всех было все равно. Думали все о том, что делается там, в Западном полушарии. Но все честно и спокойно сидели, аплодировали, как полагается завзятым театралам.
На следующий день сообщение о том, что члены Политбюро побывали на спектакле, опубликовали газеты. Оно эффективно сыграло свою роль. Можно сказать, что сработало успокаивающе лучше, чем доводы самых искусных лекторов».
О Помпиду и белорусской погоде
«В январе 1973 года Помпиду (Жорж Помпиду, президент Франции в 1969-1974 годах – ИФ) прибыл в Советский Союз с неофициальным визитом. Встречали его в Заславле, близ Минска. Погода стояла холодная, дул сильный, пронизывающий ветер. Президент вышел из самолета в легком пальто, без головного убора. Сопровождавшие его лица тоже были одеты «по-парижски».
После коротких приветствий, видя, что Помпиду явно начинает поеживаться, мы с Л.И.Брежневым предложили ему одеться потеплее. У нас была приготовлена для него, учитывая погоду, меховая шапка.
— Возьмите, пожалуйста, голове будет теплее, — сказал я. Президент категорически отказался и, лукаво подмигнув, кивая на фотографов и кинооператоров, сказал:
— У нас головные уборы не в моде. Что подумают обо мне французские телезрители?
Правда, позднее, уже в резиденции, вдали от назойливых журналистов, он ушанку взял и на короткие прогулки по заснеженному парку одевался вполне «по-русски».
О вводе войск в Афганистан
5 декабря 1978 года был подписан советско-афганский Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве. Вскоре правительство Республики Афганистан обратилось к Советскому Союзу с просьбой оказать вооруженную поддержку афганской народной армии. Эта просьба рассматривалась в СССР долго и мучительно. В конце концов Политбюро ЦК КПСС единогласно приняло решение о введении ограниченного контингента советских войск в Афганистан.
«После того как это решение было принято на Политбюро, я зашел в кабинет Брежнева и сказал:
— Не стоит ли решение о вводе наших войск оформить как-то по государственной линии?
Брежнев помедлил с ответом. Потом взял телефонную трубку:
— Михаил Андреевич, не зайдешь ли ко мне? Есть нужда посоветоваться.
Появился Суслов. Брежнев информировал его о нашем разговоре. От себя он добавил:
— В сложившейся обстановке, видимо, нужно принимать решение срочно — либо игнорировать обращение Афганистана с просьбой о помощи, либо спасти народную власть и действовать в соответствии с советско-афганским договором.
Суслов сказал:
— У нас с Афганистаном имеется договор, и надо обязательства по нему выполнять быстро, раз мы уж так решили. А на ЦК обсудим позднее.
Состоявшийся затем в июне 1980 года Пленум ЦК КПСС полностью и единодушно одобрил решение Политбюро».
Об историческом поцелуе в Вене
Высшие руководители СССР и США — Леонид Брежнев и Джимми Картер — в июне 1979 года прибыли вместе с министрами иностранных дел и министрами обороны в Вену, чтобы торжественно подписать Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений (ОСВ-2).
«…18 июня 1979 года. Дворец Хофбург. Обстановка торжественная. Залы блестят. Они не раз становились свидетелями важных встреч, результаты которых накладывали определенный отпечаток на европейскую историю.
Приближается момент подписания договора. Юристы уже не раз проверили точки и запятые в документе. Упаси боже, чтобы какой-либо неположенный прыжок одной или другой из них исказил смысл важного документа. Ведь его ожидает весь мир.
Церемония происходит в Редутном зале дворца. Оба руководителя делегаций берут ручки, присаживаются поудобнее и ставят свои подписи.
Не успели они еще привстать, как я задаю министру обороны СССР Дмитрию Федоровичу Устинову — мы стоим чуть сбоку — вопрос:
— Как думаешь, расцелуются или нет?
— Нет, — слышу в ответ, — незачем целоваться.
— Не уверен, — ответил я. — Хотя согласен, необязательно прибегать к этому жесту.
Но нас обоих в общем приятно удивила инициатива, которую проявил Картер. Договор скрепился поцелуем — в зале раздались аплодисменты».
***
На посту министра иностранных дел СССР Андрей Андреевич проработал с 1957-го до июля 1985-го. Затем был избран Председателем Президиума Верховного Совета СССР и оставался на этом посту до осени 1988 года, когда по его просьбе был освобожден. Скончался знаменитый белорус 2 июля 1989 года, похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
Александр Нестеров
Интерфакс-Запад, 18 июля 2014
В преддверии этой даты портал www.interfax.by перечитал книгу воспоминаний Андрея Громыко — «Памятное». Она вышла в двух томах в 1988 году — за несколько месяцев до смерти автора, а затем, с некоторыми дополнениями, в 1990-м.
В мемуарах, написанных в последние годы жизни, выдающийся советский дипломат достаточно откровенно вспоминал и о своей родине, и о людях, с которыми встречался на протяжении своей карьеры, и о важных мировых событиях, участником которых стал. Словом, есть повод и нам вспомнить земляка.
Об отношениях «город/деревня» в начале XX века
«Родился я в 1909 году в деревне Старые Громыки, что недалеко от Гомеля, в семье полукрестьянина-полурабочего. Такая категория населения в дореволюционной России существовала. К ней относились люди, не имевшие достаточно земли, чтобы прокормить себя и семью. Они работали в промышленности, в городе, но не постоянно, а временно. Короче говоря, хозяйство наше было бедняцкое. Земля плохая. Поэтому еще подростком, с тринадцати лет, я ходил вместе с отцом на заработки на стороне — преимущественно на заготовку и сплав леса, его доставку к промышленным предприятиям в Гомеле».
О минской «молодежной моде» в 1930-х
После окончания семилетки Андрей Громыко учился в профтехшколе в Гомеле, где был секретарем комсомольской ячейки, затем в техникуме в Борисове. В 1932 году окончил Минский сельскохозяйственный институт, успев при этом получить опыт преподавания и директорства в школе под Минском. Затем — аспирантура, причем в 1934-м из Минска он в числе других аспирантов был переведен в Москву. В столицу СССР, кстати, Громыко приехал уже в статусе женатого человека: супруга у него также из Беларуси.
«Итак, мы направлялись в Москву. Все наше семейное домашнее хозяйство уместилось в трех чемоданах.
Жена в поезде задала мне вопрос:
— А ты не заметил ничего необычного в своем пиджаке?
Я удивился. Решил, что он где-то, возможно, порван.
— Нет, — отвечаю, — пока ничего не заметил.
Лидия Дмитриевна рассмеялась и сказала:
— У тебя кармашек вверху не на левой стороне, как у всех мужчин, а на правой.
Посмотрел — действительно, на правой. Лидия Дмитриевна объяснила:
— А я твой костюм перелицевала. Теперь потертой стороны не видно.
Я рассмеялся:
— Спасибо тебе за находчивость. Только очень наблюдательные люди могут заметить сделанное.
— Вот был бы конфуз, — добавила Лидия Дмитриевна, — если бы кто-то спросил у тебя: «Что это у вас за пиджак, у которого карман перебежал на неположенное место?»
— Если бы кто-нибудь спросил об этом, — прокомментировал я, — то мой ответ был бы таким: «А это новая мода пошла на мужские пиджаки».
О заводе Форда и конвейере
Защитив кандидатскую диссертацию, Андрей Громыко был принят в Институт экономики АН СССР старшим научным сотрудником, а затем стал там ученым секретарем. Но карьеру он сделал на дипломатическом поприще. В 1939 году был переведен в Наркомат иностранных дел СССР и сразу же получил ответственный пост заведующего Отделом Американских стран. В ноябре 1939-го Громыко был назначен советником посольства СССР в США, а в августе 1943-го стал послом СССР в Вашингтоне.
«Крупный завод Форда в Детройте по производству автомобилей. Встречаемся с руководством завода, спрашиваем:
— Можно посетить и осмотреть ваше предприятие?
— Пожалуйста, — говорят.
С готовностью показали нам ряд цехов. Объяснения с точки зрения технической давались квалифицированно, толково. Задержались мы у конвейера, с которого сходили двигатели для автомобилей, наблюдали, как после десятков операций из отдельных деталей рождался мотор.
Мы увидели рабочих, выполнявших поистине каторжный труд. Вручную они поднимали огромной тяжести узлы и детали моторов, переворачивали их, что-то доделывали, подвинчивали. Нетрудно было заметить, что рабочие, в основном негры, явно отбирались для такой работы — все они обладали большой физической силой. Когда мы проходили рядом с ними, было видно, что даже их привыкшие к такому труду мускулы испытывали огромное напряжение. С их лиц градом катил пот. Конвейер делал свое дело.
То, что мы видели, было живой иллюстрацией к учению Маркса, описавшего процесс капиталистического производства в бессмертном «Капитале». Сегодня методы эксплуатации стали тоньше, но суть ее сохранилась прежней. Конвейеры военно-промышленного комплекса, оснащенные новейшей техникой, дают возможность использовать еще более изощренные формы этой эксплуатации».
О Сталине, Берия и юморе
«В Ялте (Ялтинская конференция лидеров СССР, США и Великобритании в 1945 году – ИФ) во время обеда, который давала советская делегация в честь американцев и англичан, Рузвельт обратился к Сталину с вопросом:
— Кто этот господин, который сидит напротив посла Громыко?
Видимо, прежде чем сесть за стол, Берия не представился Рузвельту. Сталин ответил:
— А-а! Это же наш Гиммлер. Это — Берия.
Меня поразила меткость сталинского сравнения. Не только по существу, но и по внешнему виду эти два изверга походили один на другого: Гиммлер — единственный в окружении Гитлера, кто носил пенсне, Берия — единственный в сталинском окружении, которого трудно представить без пенсне.
Заметил я, что Рузвельту стало явно не по себе от этого сравнения, тем более что и Берия слышал все сказанное. Ответ Сталина, конечно, смутил президента. Он даже не знал, как на такую реплику реагировать. На его лице появилось нечто, похожее на улыбку.
Берия не сказал ничего, однако улыбнулся, показав свои желтые зубы. Такое сравнение его смутило еще больше, а, возможно, и озадачило.
В тот вечер Берия, и без того малоразговорчивый, молчал, держался скованно. Зарубежные гости, которые находились у нас на виду, его как бы не замечали».
Об «оптимизме» при создании ООН
Конференция в Сан-Франциско завершилась подписанием Устава ООН — универсального международного договора, в котором Объединенные Нации провозгласили в качестве своей основной цели: «Избавить грядущие поколения от бедствий войны». Советское руководство поручило мне поставить за СССР подпись под этим историческим документом.
Возложенную на меня миссию я выполнил 26 июня 1945 года и сделал это с сознанием ее высокой ответственности. День подписания Устава ООН — один из самых незабываемых в моей жизни.
Особых торжеств не было, хотя Трумэн (президент США – ИФ) счел возможным лично выступить в день закрытия конференции с обращением к ее участникам. […]
Оглядываясь теперь на события более чем сорокалетней давности, нельзя не задуматься над тем, почему тогда, несмотря на то что самая великая трагедия в истории человечества (Вторая мировая война – ИФ) подошла к концу, люди все же не испытывали полной уверенности, что она станет последней. Какой-то глухой внутренний голос говорил:
— Подождите, в мире есть два мира, каждый из них смотрит по-разному на будущее. Многое на этот счет скажут последующие форумы союзников, а еще больше — реальный их курс.
Сейчас ни один трезвый политик не станет оспаривать того, что если бы союзники вместе с другими государствами сразу же после великой Победы не создали ООН, то, скорее всего, ее вообще бы не создали».
О Хрущеве и карибском кризисе
Карибский кризис — исторический термин, определяющий чрезвычайно напряженное политическое, дипломатическое и военное противостояние между СССР и США в октябре 1962 года, которое было вызвано тайной переброской и размещением на острове Куба военных частей и подразделений Вооруженных Сил СССР, техники и вооружения, включая ядерное оружие. Кризис мог привести к глобальной ядерной войне. Громыко в то время уже занимал пост министра иностранных дел Советского Союза.
«В этой обстановке, конечно, следовало предпринять конкретные шаги, которые бы разрядили обстановку и урегулировали карибский кризис политическим путем. […] Оставалась в тот момент еще одна задача: успокоить общественность. Но как? И вот тут Хрущев проявил завидную находчивость. Он предложил в высшей степени оригинальное решение.
Утром на заседании Политбюро в тот день, когда никто ни о чем, кроме как о сложностях и об опасном состоянии отношений с Соединенными Штатами, и думать не мог, когда каждое сообщение из Вашингтона или Гаваны изучалось с самым пристальным вниманием, когда никто ни о чем, кроме как о положении в Карибском море и взятой в кольцо американской блокады Кубы, говорить не мог, Хрущев вдруг предложил:
— А не пойти ли членам Политбюро сегодня вечером в театр? Давайте покажем и нашему народу, да и всему миру, что у нас обстановка спокойная и мы интересуемся вопросами культуры.
Такое предложение первоначально несколько удивило присутствующих. Но потом, когда все поняли заложенный в нем смысл, его охотно приняли.
Что шло тогда в театре, не помню. Да, наверное, никто из присутствовавших членов Политбюро не очень интересовался тем, что происходит на сцене. Опера, балет или драма — для всех было все равно. Думали все о том, что делается там, в Западном полушарии. Но все честно и спокойно сидели, аплодировали, как полагается завзятым театралам.
На следующий день сообщение о том, что члены Политбюро побывали на спектакле, опубликовали газеты. Оно эффективно сыграло свою роль. Можно сказать, что сработало успокаивающе лучше, чем доводы самых искусных лекторов».
О Помпиду и белорусской погоде
«В январе 1973 года Помпиду (Жорж Помпиду, президент Франции в 1969-1974 годах – ИФ) прибыл в Советский Союз с неофициальным визитом. Встречали его в Заславле, близ Минска. Погода стояла холодная, дул сильный, пронизывающий ветер. Президент вышел из самолета в легком пальто, без головного убора. Сопровождавшие его лица тоже были одеты «по-парижски».
После коротких приветствий, видя, что Помпиду явно начинает поеживаться, мы с Л.И.Брежневым предложили ему одеться потеплее. У нас была приготовлена для него, учитывая погоду, меховая шапка.
— Возьмите, пожалуйста, голове будет теплее, — сказал я. Президент категорически отказался и, лукаво подмигнув, кивая на фотографов и кинооператоров, сказал:
— У нас головные уборы не в моде. Что подумают обо мне французские телезрители?
Правда, позднее, уже в резиденции, вдали от назойливых журналистов, он ушанку взял и на короткие прогулки по заснеженному парку одевался вполне «по-русски».
О вводе войск в Афганистан
5 декабря 1978 года был подписан советско-афганский Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве. Вскоре правительство Республики Афганистан обратилось к Советскому Союзу с просьбой оказать вооруженную поддержку афганской народной армии. Эта просьба рассматривалась в СССР долго и мучительно. В конце концов Политбюро ЦК КПСС единогласно приняло решение о введении ограниченного контингента советских войск в Афганистан.
«После того как это решение было принято на Политбюро, я зашел в кабинет Брежнева и сказал:
— Не стоит ли решение о вводе наших войск оформить как-то по государственной линии?
Брежнев помедлил с ответом. Потом взял телефонную трубку:
— Михаил Андреевич, не зайдешь ли ко мне? Есть нужда посоветоваться.
Появился Суслов. Брежнев информировал его о нашем разговоре. От себя он добавил:
— В сложившейся обстановке, видимо, нужно принимать решение срочно — либо игнорировать обращение Афганистана с просьбой о помощи, либо спасти народную власть и действовать в соответствии с советско-афганским договором.
Суслов сказал:
— У нас с Афганистаном имеется договор, и надо обязательства по нему выполнять быстро, раз мы уж так решили. А на ЦК обсудим позднее.
Состоявшийся затем в июне 1980 года Пленум ЦК КПСС полностью и единодушно одобрил решение Политбюро».
Об историческом поцелуе в Вене
Высшие руководители СССР и США — Леонид Брежнев и Джимми Картер — в июне 1979 года прибыли вместе с министрами иностранных дел и министрами обороны в Вену, чтобы торжественно подписать Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений (ОСВ-2).
«…18 июня 1979 года. Дворец Хофбург. Обстановка торжественная. Залы блестят. Они не раз становились свидетелями важных встреч, результаты которых накладывали определенный отпечаток на европейскую историю.
Приближается момент подписания договора. Юристы уже не раз проверили точки и запятые в документе. Упаси боже, чтобы какой-либо неположенный прыжок одной или другой из них исказил смысл важного документа. Ведь его ожидает весь мир.
Церемония происходит в Редутном зале дворца. Оба руководителя делегаций берут ручки, присаживаются поудобнее и ставят свои подписи.
Не успели они еще привстать, как я задаю министру обороны СССР Дмитрию Федоровичу Устинову — мы стоим чуть сбоку — вопрос:
— Как думаешь, расцелуются или нет?
— Нет, — слышу в ответ, — незачем целоваться.
— Не уверен, — ответил я. — Хотя согласен, необязательно прибегать к этому жесту.
Но нас обоих в общем приятно удивила инициатива, которую проявил Картер. Договор скрепился поцелуем — в зале раздались аплодисменты».
***
На посту министра иностранных дел СССР Андрей Андреевич проработал с 1957-го до июля 1985-го. Затем был избран Председателем Президиума Верховного Совета СССР и оставался на этом посту до осени 1988 года, когда по его просьбе был освобожден. Скончался знаменитый белорус 2 июля 1989 года, похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
Александр Нестеров
Интерфакс-Запад, 18 июля 2014
Ссылка на текущий документ: http://belarus.kz/pages/print/1/2091
Текущая дата: 01.05.2024