Пик репрессий в Беларуси пришелся на кровавый 1937 год. Аресты невинных, осиротевшие дети, сломанные судьбы и вечный, неодолимый страх. В затхлой атмосфере безысходности глотком свежего воздуха стала негромкая критика в адрес всесильного НКВД, которая впервые прозвучала открыто 75 лет назад, 10 мая 1938 года, с трибуны Всебелорусского совещания работников прокуратуры.
«Расстрельные» лимиты
Главным белорусским палачом был руководитель республиканского НКВД Борис Берман. В Минск этот 35-летний выходец из еврейской купеческой семьи прибыл в начале 1937 года. Он так развернулся, что даже в эпоху большого террора не мог вписаться в установленные лимиты на количество репрессированных и все время просил их увеличить. Старательному палачу не раз шли на встречу. Так, постановлением от 31 января 1938 года Беларуси был установлен дополнительный лимит в 1500 человек по «расстрельной» категории.
Только за одну ночь с 29 на 30 октября 1937 года в подвалах минской внутренней тюрьмы НКВД было убито около сотни деятелей белорусской культуры, в том числе писатели Михась Чарот, Василь Каваль, Михась Зарецкий…
За четыре месяца да своей отставки, в январе 1938 года на совещании у наркома внутренних дел СССР Ежова Борис Берман назвал общую цифру репрессированных по республике — 60 тысяч человек.
Дьявол из преисподней
«В Минске это был сущий дьявол, вырвавшийся из преисподней», — так охарактеризовал Бермана сменивший его на посту главы республиканского НКВД Алексей Наседкин.
«По субботам, — вспоминал он, — Берман устраивал производственные совещания. Вызывали на сцену по заготовленному списку шесть человек из числа следователей — три лучших и три худших. Берман начинал так: «Вот один из лучших наших работников, Иванов Иван Николаевич. За неделю товарищ Иванов закончил сто дел, из них сорок — на высшую меру, а шестьдесят — на общий срок в тысячу лет. Поздравляю, товарищ Иванов. Спасибо! Сталин о вас знает и помнит. Вы представляетесь к награде орденом, а сейчас получите денежную премию в сумме пяти тысяч рублей! Вот деньги. Садитесь!». Вдруг в мертвом безмолвии Берман громко называл фамилию… «Вот Михайлов Александр Степанович. Смотрите на него товарищи! За неделю он закончил три дела. Ни одного расстрела, предлагаются сроки в пять и семь лет». Гробовая тишина. Берман медленно подходит к несчастному. «Вахта! Забрать его!». Следователя уводят… «Выяснено, что этот человек завербован нашими врагами, поставившими себе целью сорвать работу органов, сорвать выполнение заданий товарища Сталина».
А вот строки из показаний сотрудника НКВД БССР Быховского: «Берман и бывший начальник следственного отдела Волчек на официальных совещаниях давали установки совершенно открыто, что, если враг не сдается, надо на него воздействовать физически и сломить его... Я в числе других стал это делать. Начал применять при допросах к арестованным самые разнообразные методы издевательств... Бил их руками, сажал на стул, затем вынимал из-под них стул и они падали, клал на пол, сгибал вдвое и ставил сверху табурет, садился на него и сидел до тех пор, пока эти лица не начинали давать показания, плевал им в лицо и прочее».
В суде Быховский заявил, что у него не было выбора: «Если бы я не выполнял распоряжения Бермана, меня сделали бы польским шпионом и расстреляли».
Сделали шпионом и поставили к стенке
Спустя несколько месяцев после прокурорского совещания в Минске Борис Берман, к тому времени уже переведенный на другую работу, был арестован, а в феврале 1939-го расстрелян. Предъявленные ему обвинения были столь же нелепы, как и те, по которым он гноил людей в застенках НКВД: из заурядного садиста и палача сделали опасного немецкого шпиона.
17 ноября 1938 года Совнарком СССР и ЦК ВКП (б) приняли совместное постановление «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Признав этим документом «перегибы» в работе правоохранительной системы, партия и правительство санкционировали приостановку массовых репрессий.
Иван Григорьев
Интерфакс-Запад, 10 мая 2013
| Версия для печати | Сообщить администратору | Сообщить об ошибке | Вставить в блог |
