Судьба местечка Телеханы

Этот очерк я обязан начать с того, что его не было бы, если бы не огромная работа двух людей – энтузиастов, бывших жителей поселка Телеханы.

Богдана Мельника, польского инженера, ныне живущего в Люблине; свидетеля массового уничтожения евреев фашистами, исследователя истории местечка. Им написана книга «Мои Телеханы», изданная на польском языке.

Захарии Зимака, бывшего узника гетто и партизана, кандидата философских наук, педагога с 40-летним стажем, в течение 10 лет возглавлявшего в Телеханах школу-интернат и создавшего там краеведческий музей. Им переведена значительная часть книги Б. Мельника на русский язык.

Название Телеханы, по легенде, происходит от слов: «Тело хана». Якобы еще в период нашествия татар, разбитых в этих лесах и болотах, погиб и хан, похороненный под Лысой горой – могильным курганом, насыпанным татарами.

Быть может, так бы и поглотили глухую деревеньку леса и болота, если бы не энергичный польский гетман Михаил Казимеж Огинский, затеявший по тем временам грандиозное дело: соединить Балтийское и Черное моря.

В 1767 году начали строить, и через 15 лет уже поплыли корабли по каналу, прорытому между речками Шарой и Ясельдой. 53-километровый водный путь начинался с севера, в районе нынешнего города Барановичи, и заканчивался на юге, в районе Пинска. Теперь можно было сплавлять основное богатство – лес и на север, и на юг Европы. Одновременно построили и тракт, связавший Телеханы со Слонимом, Пинском, Волынью.

Телеханы стали местом притяжения предприимчивых людей. Сюда потянулись купцы и промышленники, рабочий люд – белорусы, поляки, литовцы, украинцы. И, конечно, польские и литовские евреи – из своих перенаселенных местечек, где для молодежи не было ни работы, ни пристанища, – в поисках лучшей доли.

Еще при гетмане здесь построили стекольный завод, ткацкую фабрику, а затем и фаянсовую. По каналу шли суда, привозили и увозили товары, росло число торговцев и ремесленников, в том числе и еврейских. В 1819 году стекольный завод перешел к специалистам из Слонима – братьям Черняковым, и приобрел известность.

С отменой крепостного права еврейские ростовщики и торговцы расширили сферы своих операций и на крестьян окрестных деревень. Все больше специалистов выдвигалось из еврейской среды. Сорок лет руководил службой технического состояния канала Иошуа Айзенштадт. Первая в районе электростанция была построена инженерами-евреями.

К началу XX века евреи составляли примерно половину населения Телехан. Действовали три синагоги, хедеры, еврейская школа. Были и раввины, и меламеды. Все, как положено в благоверном местечке.

Конечно, не всем евреям удалось устроить свою жизнь безбедно: немало было и обездоленных многодетных семей, отцы которых перебивались без постоянной работы.

С развитием промышленности требовалось все больше рабочей силы. Ее набирали не только из приезжих, но и из разорившихся крестьян окрестных деревень. Условия на предприятиях были тяжелейшие, особенно на стекольном заводе, где в горячих цехах работали по 12 часов. Легочные болезни раньше времени сводили в могилы рабочих, оставляя беззащитных сирот.

К 1905 году рабочие Телехан, как и вся Россия, «созрели» для волнений протеста. Как пишет Богдан Мельник в своей книге, власти попытались разрядить напряженность испытанным способом – направить их гнев на «кровопивцев» – евреев.

Местные подонки организовали погром «в защиту христианской веры»: громили лавки, магазины, дома. Несколько евреев были убиты. После кровавых погромов многие евреи из Телехан, как и из других районов бывшей «черты оседлости», эмигрировали в Америку.

Годы Первой мировой войны были тяжелыми для Телехан: в течение двух военных лет канал Огинского служил линией российско-германского фронта. Сгорело большинство деревянных жилых домов, православная церковь, все три синагоги. Сильно повреждено было и кирпичное здание католического собора. Большинство жителей тогда покинуло поселок.

С 1918 года Телеханы оказались в границах независимой Польши.

Ожидая всего от своего обескровленного Первой мировой и Гражданской войнами, но могучего соседа, поляки уделяли большое внимание приграничной с Россией области. Еще долго в этом крае было неспокойно: в соседней России продолжалась Гражданская война, с бандитизмом покончили через несколько лет. Подобное, но под другими лозунгами, происходило и в польском Полесье: здесь действовали и партизанские отряды противников нового государства, и банды. Так, в августе 1923 года во время партизанского налета на Телеханы были убиты два помещика и староста.

Польское государство, стремясь укрепить власть, поощряло переселение к востоку, а для этого нужны были рабочие места.

Восстановили судоходство по каналу Огинского, тем более необходимое, что пришли в негодность дороги, которых и без того было мало. Восстанавливали завод. Постепенно вернулась часть жителей, приехали из Польши переселенцы, в том числе и немало евреев – из жестоко страдавших от безработицы городков и местечек Польши.

По соседству с домом Мельников был дом Перельштейнов. Глава семьи был столяром, имел свой цех. В этой еврейской семье третьим ребенком был Хаим, годом старше Богдана. Мальчики подружились. «Наши мамы, – пишет Богдан, – принимали нас в обоих домах сердечно, заботились, кормили. Мы взаимно понимали родные языки каждого настолько, что без больших трудностей разговаривали на них».

Способного Богдана приняли в школу в шестилетнем возрасте, и таким образом мальчики оказались в одном классе и за одной партой. В школе было два первых класса: один смешанный – белорусы, русские, евреи, поляки; в другом – польском, евреев не было. Хаим упросил отца, а тот каким-то образом – директора школы, и таким образом единственный еврей оказался в классе Богдана. В первые месяцы Богдану, несмотря на то, что он был моложе на год, пришлось защищать друга-еврея. В школе обучение велось только на польском, на других языках – запрещалось. У Хаима проблем с польским не было.

Основную массу еврейской общины составляла беднота, жившая «неизвестно из чего». Ряды убогих домиков, между которыми – лужи нечистот. «В пятничные вечера они не освещали жилище свечами, – пишет Богдан, – не лакомились халой и субботним челнтом. Они рады были картошке в мундирах и селедке. Здесь они жили и умирали».

Через три десятка лет польский инженер Богдан Мельник навестил свою родину, белорусские Телеханы. Он «дошел до бывшего квартала еврейских ремесленников, где когда-то трудились портные, сапожники, парикмахер, бондарь, лабазник, печник… Каждый из них трудился, чтобы выжить и прокормить потомство… Здесь отцы учили сыновей тайнам ремесла. Здесь мелкие торговцы учили и свое потомство тайнам коммерции».

Как-то отец зашел с Богданом в мастерскую еврейского портного – заказал костюм. «В тесном помещении, при слабом свете, проникающем через узкое окошко, сидело несколько подмастерьев с кипами на головах. Владелец Сруль Гуршель, с широкой бородой и рыжими пейсами, обещал отцу, что костюм будет, как у «порэца» – барина. Богдану запомнились детали внешности, быта, ломаный польский язык с примесью идиша.

Вспоминает Богдан и зажиточный еврейский квартал. В шабат – группы гуляющих девушек в белых платьях, как правило, с длинными волосами и заплетенными косами. Громкие разговоры, смех. Юноши в черных шляпах, у многих пейсы. Тоже шум, смех, попытки обратить внимание на себя девчат. Женщины – с бижутерией на шее и руках, с подкрашенными губами. В воздухе – запах парфюмерии. После шабатной молитвы и праздничного завтрака чинно, в черных костюмах и белых рубашках, шествуют мужчины.

Бывший офицер Польской армии, радиоинженер Богдан Мельник много лет посвятил исследованию истории поселка, который семья его покинула, когда Богдану было 12 лет. Причем значительная часть его книги «Мои Телеханы» посвящена рождению, истории жизни и гибели еврейского местечка.

Как пишет Богдан Мельник в книге, слова родителей о том, что «уважения достоин каждый приличный человек независимо от происхождения, религии и национальности», для меня стали правилом, от которого не отступал всю жизнь…

Когда приходилось сталкиваться с презрением к евреям или полешукам, я осуждал это позорное явление открыто и бескомпромиссно». Именно эта честность и принципиальность будет руководить им, когда значительно позднее, в 1956 году, будучи офицером армии социалистической Польши, Богдан Мельник выступит против кровавого подавления народного восстания в Познани, против того, чтобы «брат стрелял в брата, защищая грязные делишки властей». За это он будет уволен из армии и только благодаря помощи друга из Министерства обороны избежит куда более серьезных неприятностей.

В период независимой Польши в Телеханах, как и в других городках и местечках, активно действовали различные еврейские партии, движения и течения, прежде всего – сионистского и социалистического направлений: БУНД, «Поалей Цион», молодежные организации. Все они соперничали друг с другом за «влияние в массах». После пожаров Первой мировой были отстроены заново и синагоги различных направлений, при них – хедеры.

Польские власти бдительно отслеживали и преследовали еврейских политических и религиозных активистов; многих арестовывали. Но худшее для еврейского местечка Телеханы было впереди.

Первый класс друзья Богдан и Хаим окончили в числе лучших. А во втором проучились вместе всего неделю: 1 сентября 1939 года немецкие войска мощным ударом в считанные часы сломили сопротивление Войска Польского, и в течение нескольких дней судьба независимой Польши была решена.

А 17 сентября в восточные области бывшей Польши вступили части Красной Армии, и «Крессы» – Западная Белоруссия – были присоединены к Белорусской ССР.

Большинство Телехан в те дни тепло встретили советские войска после полумесяца томительных ожиданий «между молотом и наковальней», в условиях безвластия, потока беженцев, слухов о бесчинствах фашистов. Они видели в Красной Армии спасительницу.

Были и такие, кто с опаской относился к советской власти и России, помня и времена царизма, и взаимную советско-польскую враждебную пропаганду, и советские «чистки» 1937–1939 годов.

Но для евреев, наслышанных от беженцев о зверствах фашистов, двух мнений быть в тех условиях не могло. Как часто повторял отец Хаима, «бэсер дос эргсте фунем гутн, эйдер дос бесте фунем шлехтн» – «лучше худшее от хорошего, чем лучшее от плохого».

Молодежь вступала в комсомол, участвовала в формировании местных органов.

Эйфория вскоре начала омрачаться. Советские власти стали ограничивать частников, а затем и сгонять их в артели. Но работа и частников, и артелей зависела полностью от снабжения сырьём и товарами, а их не было, да и связи были нарушены. В магазинах быстро закончились запасы, полки опустели; очереди были за хлебом; не было керосина, мыла, спичек. В Телеханах осталось всего два магазина.

Но главное – начались аресты. Вначале – бывших польских чиновников, офицеров Войска Польского в отставке, зажиточных людей, в том числе и евреев, белорусов и русских. В массовом порядке их, а также беженцев из западных районов Польши отправляли в глубинные районы России с суровым климатом, в лагеря и на поселения. Отказавшихся принять советское гражданство репрессировали «по статье».

Школы, закрытые еще в период безвластия, вновь открылись в ноябре. Но во втором классе друзья уже учились порознь: Хаим Перельштейн теперь ходил в еврейскую школу. Во всех школах ввели, как обязательные, русский и белорусский языки. Остро не хватало учителей. Для младших классов их срочно готовили из местных, окончивших приходские школы; для средней – привлекали из имеющих среднее образование и знающих русский язык.

Несмотря на лозунги, национальный антагонизм не изживался.

Тем временем в приграничной зоне все более чувствовалась предгрозовая обстановка. Новые части с техникой прибывали и базировались в полесских дебрях. Местные жители не могли не замечать этого. Только вот планы и сроки были неясны. Но что оставалось в этой ситуации местечковому еврею? Как и в 1914-м, и в 1939-м только повторять: «Вус ыз башэрт, а дус вэт зан» – «Чему быть, того не миновать».

А по радио исполнялись бравурные марши:

Песни были написаны. Не готова была страна, ее армия и тем более – ее мирные граждане.

Внезапный удар немцев 22 июня 1941 года застал врасплох Красную Армию. Сопротивление было лишь очаговым и неорганизованным, отступление – разрозненным, бегство населения из прифронтовой полосы – паническим. Противоречивые сообщения и слухи сбили с толку жителей. В первые же дни из Телехан поспешно уехали по узкоколейке и всеми возможными видами транспорта партийные и советские работники и сотрудники НКВД, местные и направленные сюда властями.

Уходили остатки разбитых воинских частей, убегали скрывшиеся в лесах «окруженцы». Из местных евреев очень немногие, в основном молодежь, успели уйти на восток.

В наступившем безвластии до прихода немцев несколько дней местные мародеры грабили все, что только оставалось в магазинах, учреждениях, а затем, осмелев от безнаказанности, как это бывало всегда в истории, дорвались и до евреев.

Как пишет Богдан Мельник: «С топорами и ножами в руках они врывались в еврейские дома, потрошили шкафы и сундуки. Мужики и бабы тащили тюки с костюмами, мехами, коврами. Хватали хозяйственную утварь, даже мебель. Кто сопротивлялся – безжалостно избивали. Появились бежавшие из тюрем уголовники, знавшие зажиточных евреев. Они издевались над ними, вымогая золото и валюту. Грабеж продолжался два дня, и сельская мразь стала врываться в дома христиан».

Неожиданно в местечко вошли немцы; по приказу офицера солдаты разбежались по улицам. Грабители, бросая похищенные вещи, исчезли. Страх охватил евреев.

Неведомо по чьему совету кто-то из них вышел навстречу немцам с хлебом-солью. «Офицер, – пишет Богдан, – небрежно принял поднос и отдал его солдату. Затем он обратился к группе евреев и сказал, что если они будут выполнять немецкие распоряжения, то ни один волос с их голов не упадет».

Первое же распоряжение немецкого коменданта касалось только евреев: они должны были «на правой стороне груди и на левом плече носить желтую шестиконечную звезду. Встречая немца, они должны сойти с тротуара на проезжую часть, снять головной убор и поклониться. За невыполнение – расстрел».

В семье Богдана с возмущением было воспринято это «варварское» распоряжение. Но тогда они еще не знали, свидетелями чего им предстоит быть.

В первую очередь, немцы создали «черную полицию», названную так по цвету обмундирования. Призванная якобы поддерживать порядок, эта жестокая банда из местной шпаны и уголовников, стремясь выслужиться перед гестапо, во всем подражала его методам, да к тому же и вымещала свою злобу.

Богдан пишет о неком Викторовиче, отличавшемся особым садизмом: «Однажды он ударил проходившую еврейку и, упавшую, в крови, заставил слизывать пыль с сапога. Затем он застрелил несколько евреев».

Немцы, издеваясь, часто заставляли евреев выполнять совершенно бессмысленные тяжелые работы. «Их могли выдумать только палачи с вывихнутой психикой», – пишет Богдан. Так, например, евреев заставили покрыть слоем крупного песка дорогу к жандармерии. В изготовленные большие ящики, наполненные до краев, впрягали четырех евреев. Чудовищный груз был бы не по силам даже нормальным людям, а тем более – ослабленным, больным. Каждое падение или замедление наказывалось полицейскими избиением трубами и палками. Некоторые падали замертво.

Стремясь унизить людей до состояния бессловесного животного, полицаи по приказу гестаповцев загнали группу евреев в фекальную яму уборной здания бывшего НКВД и заставили руками вычерпывать содержимое. «Чтобы нам большевистским говном не смердило», – приговаривали палачи.

Полтора месяца – срок не такой большой, но фашистские, а с ними и черносотенные садисты успели вволю поиздеваться над беззащитными евреями. А пятого августа 1941 года в Телеханы въехала кавалерийская часть СС.

Так получилось, что  командир части – полковник СС (точнее, в СС полковник именовался оберштурмфюрером) с группой офицеров остановился рядом с домом Мельников, и отец Богдана, знавший немецкий, расслышал многое из того, что приказывал этот цивилизованный варвар. Речь шла о готовящихся конфискациях и расправах над евреями.

На следующее утро группа конных солдат привела к полковнику пятерых евреев – представителей общины. Последовала команда: «Мютцен ап!» – «Шапки долой!» Полковник вынул из портфеля и зачитал им приказ: до сумерек каждый еврейский дом обязан был сдать сто килограммов овса для лошадей и тысячу долларов.

Невыполнение приказа грозило тяжелыми последствиями. На мольбы представителей о том, что приказ совершенно невыполним, что нет и не может быть у них долларов не только в таком количестве, но у некоторых вообще не бывало, последовали оскорбления и ругань: «Раус, раус, юдендрэк!» – «Вон, вон, еврейское дерьмо!»

– Этот немец – просто сумасшедший! – сказал, узнав о контрибуции, Станислав Мельник. Но он не знал еще тогда, что фашисты поступали так повсеместно перед очередной ликвидацией.

Вслед за этим дьявольским приказом солдаты СС, прихватив с собой членов руководства общины, обыскивали дом за домом, конфискуя все ценное, но, конечно, требуемых сумм даже близко не могло быть. Очевидно, евреи в отчаянии уже ко всему были готовы и проклинали фашистов. Из дома Хаима доносились порой проклятия, которые, вперемешку с молитвой, произносил глава семьи: «Брэхн золстн дэм коп!» – «Чтоб ты сломал себе голову»! – адресовал он полковнику. – «Геханген золстн вэрн!» – «Быть тебе на виселице»!

На следующее утро эсэсовцы приказали всем евреям покинуть дома. Черную работу за них, в основном, выполняла «черная полиция» из Телехан и соседних деревень. Людей выгоняли с побоями и издевательствами; малейшее сопротивление, попытка побега, попытка спрятать детей оканчивались избиениями до смерти. Выгнав всех жильцов дома, полицаи проверяли, не остался ли кто-нибудь. «Здесь должна быть еще молодая жидовка!» – черносотенец из местных вернулся в дом и вытолкал с побоями плачущую девочку. Всех евреев Телехан и беженцев загнали в бараки.

«Глядя на злодеяния подонков, – пишет в своей книге Богдан, – я почувствовал, что меня охватывает страх. Холодные мурашки ползли от ягодиц к шее…» Мальчик прижался к матери. Когда позднее обреченных повели на уничтожение, родители запретили сыну смотреть на это скорбное шествие: подробности его и казни Богдан узнал из рассказов очевидцев – родственников и соседей.

Немцы выбрали евреев помоложе и поздоровей и заставили их вырыть длинные глубокие траншеи двухметровой ширины. И вот всех вывели из бараков, построили и повели по Костельной. «Шел арендатор озера Ландман с семьей, – пишет Богдан. – Шел пекарь Гительман с сыном Калманом и семьей… Шли старухи и старики, еле переставляя ноги».

Один из охранявших колонну фашистов заметил в толпе местных зевак мальчика, показавшегося ему похожим на еврея. Он втолкнул его в колонну. Местные полешуки стали просить: «Так он же не жидзюга, он наш!» Эсэсовец вывел мальчишку из колонны, спустил ему штаны и, дулом пистолета приподняв ему, проверил, после чего отпустил мальчика.

Но был и другой, более скорбный эпизод. В колонне шла девушка по имени Эстерка, выделявшаяся белым платьем и необычной красотой. В отличие от согбенных смертников – единоверцев, она шла, высоко подняв голову. Невозможно было не обратить на нее внимание. «Как-то раз я, мальчуган, увидев Эстерку на улице в ее белом длинном платье, спросил отца: «Чи то ангел?» О том, как погибла Эстерка, он услышал позднее, когда тетя со слезами на глазах рассказывала об этом матери.

«Евреи, – пишет в своей книге Богдан, – шли в страхе, с опущенными головами. Их избивали без всякого повода. Они реагировали лишь стоном, пряча голову от ударов. От всех отличалась лишь группка, в которой шла Эстерка. Она шла с достоинством, с высоко поднятой головой. Ее стройная осанка вызывала сдержанность даже у сопровождавших выродков: ее никто не осмеливался тронуть. Она как бы плыла над группой покорных согбенных фигур».

Вдруг к этой группе рысью на коне подъехал эсэсовский офицер и резко остановил коня. Евреи и охрана остановились как вкопанные. Лишь Эстерка не изменила своей позы, наоборот – еще выше подняла голову, глядя фашисту в глаза. Немец, не выдержав взгляда, стал крутиться в седле, и у него вырвалось: «Майн готт, унд зи аух!» – «Боже мой, и ее тоже!»

Эсэсовец галопом ворвался в группу евреев, они с криком отпрянули, с ними и черносотенцы. Но Эстерка даже не дрогнула.

Фашист выхватил пистолет и, целясь в упор в лоб девушки, выстрелил. Голова Эстерки дернулась, кровь залила лицо, и она рухнула в дорожную пыль.

Немец хлестнул коня и умчался,  как безумный, повторяя: «Майн готт! Майн готт!» – «Боже мой! Боже мой!»

Слушая этот рассказ, Богдан плакал вместе с матерью и прижимался к ней.

О том, как эсэсовцы производили массовое убийство людей, в тот же вечер весь поселок узнал от мужиков, мобилизованных на работу по засыпке ям после расстрела. Евреев группами пригоняли из бараков к ямам и заставляли их по лестницам спускаться в ямы. Укладывали ровными рядами поперек ямы, лицом к земле. Затем методично из пулемета расстреливали группу. И так по очереди, обстоятельно, пока не наполнялась каждая яма. Детей убивали иначе: их ставили на колени на краю ямы, расстреливали и сталкивали трупики в яму. Погиб и друг Богдана Хаим Перельштейн, и вся его семья.

Так продуманно, по-немецки педантично, в этот августовский день была выполнена плановая операция СС по поголовному истреблению целого еврейского местечка с почти двухвековой историей.

С этого дня были уже другие Телеханы. Полковник принимал рапорты от офицеров, каждому пожимал руку, звучало громкое «Хайль Гитлер!» Только в этот день кавалерийская часть СС уничтожила в Телеханах и – силами другого подразделения – в деревне Святая Воля до 800 евреев.

Но это был не единственный «день подвигов» «бравых кавалеристов». В Телеханы они прибыли из Хомска и Логишина, где «отличились» с 1 по 3 августа.  Из Телехан они ускакали в Ганцевичи, где поголовно истребили евреев 11 августа. Всего только в этом районе от пуль отряда СС погибло не менее двух тысяч евреев.

Через некоторое время несколько мальчиков, и Богдан в том числе, оказались на месте казни. Еще только подходя они почувствовали тошнотворный запах. Песок, прикрывавший общие могилы, был во многих местах разрыт. Сильнейшее потрясение испытал Богдан, увидев человеческие черепа и кости вперемешку с истлевшими лохмотьями. Вся территория была покрыта птичьим пометом. На свежих могилах орудовала шайка нелюдей, выкапывавших трупы и искавших золото: кольца, серьги, золотые зубы и коронки.

Подобные подонки кое-где шакалят до сих пор, выдавая себя за следопытов и тем самым бросая тень на тех действительно энтузиастов, которые делают большое дело по увековечению как героев войны, так и ее невинных жертв.

После публикации в первой редакции очерка о трагедии евреев Телехан в тель-авивской газете «Новости недели» в редакцию и автору поступило немало писем от родственников жителей Телехан тех лет с просьбами сообщить, есть ли данные о судьбах их близких. Поступили и некоторые дополнительные сведения, учтенные в нынешней публикации. Но об одном из свидетельств хочется рассказать отдельно.

Исраэль Чиж чудом спасся буквально из расстрельной ямы: пуля в него не попала, он притворился убитым и пролежал в яме какое-то время, затем выбрался. Всего спаслись трое: кроме И. Чижа, еще учительница Рахель Шрупская и Ицхак Кречмер. Они вместе бежали в лес и затем воевали в партизанском отряде. 

Семья Мельников жила в Телеханах до января 1944 года, а затем им удалось через Пинск уехать в родную для отца Польшу, под Варшаву: на территории так называемой «генеральной губернии». Фашистская оккупация не была здесь так жестока, как в белорусском Полесье.

После освобождения Польши в стране установился режим «сталинских кукол», как его характеризует Богдан. Лишь после смерти Сталина страна вздохнула с некоторым облегчением.

В семье Мельников к тому времени дети обрели самостоятельность: сестра Богдана окончила медучилище, брат стал экономистом, а сам Богдан – офицером Польской армии, из которой, как мы уже писали, был уволен после народных волнений в Познани в 1956 году, когда выступил против братоубийства.

Работая в течение 30 лет радиоинженером,  он продолжал активно высказывать свое мнение относительно действий польских властей.

Уволившись с работы радиоинженера, Богдан еще несколько лет, до ухода на пенсию, работал по контрактам в Украине и Чехословакии.

Когда материал готовился к печати, из Польши пришло скорбное известие о кончине Богдана Мельника.

Михаил Ринский, 2009
mishpoha.org